Открываю эту чёрную книгу с золотыми буквами на переплёте – и, как всякий безнадёжно испорченный человек, для которого литература – прежде всего работа, а не чтение для удовольствия, натыкаюсь на термины. Итак, передо мной «фантастико-сферический роман», показывающий мир «сферического реализма».
Ладно, что такое фантастический роман – более-менее понятно, при всей многогранности этого старого термина. А вот сферический… Напрягаю память – кажется что-то брезжит. Даже если не в плане строгого понимания понятия, то в плане полуподсознательных ассоциаций. Вероятно, автор предложит свою концепцию мира с какими-нибудь фокусами, касающимися временных и пространственных перемещений.
Мои ожидания оправдались вполне. В «Аингме» представлена система параллельных миров, одним из которых является, кстати, наша российская действительность. Здесь Дмитрий Плесецкий особенно внимателен к деталям и пробует дать объяснение как нашей истории, так и особенностям русского менталитета. Но если герой этой части романа – Александр – вроде бы наш современник, то другой земной мир, в котором появляется герой Роно Моуди, отнесён в 2312 год от Рождества Христова. А есть ещё мир планеты «с удивительно нежным названием Айдана», купающийся в «божественных лучах Аингма», где живут айдахоны, для которых путешествия в иные миры с определённой миссией – обычная работа (пусть пока не для всех, а для самых лучших), а ещё – Куандерон…
Да, ловлю себя на том, что нарушаю последовательность изложения, заданную автором. Это как раз Роно появляется на сцене первым, а про Александра он узнаёт, погрузившись в чёрную книгу с золотыми буквами на обложке. (Между прочим, именно «погрузившись», ибо книга втягивает его – это не чтение, а некое вживание в иную реальность).
Впрочем, последовательность здесь совершенно не важна. Насколько я понимаю, именно это является особенностью сферического романа. Читать можно, начиная с любой главы и в любом направлении, легко переходя из одного мира в другой. Надо сказать, что героям романа такие переходы даются с трудом и зачастую чреваты или гибелью, или необратимыми изменениями их сущности. Читателю, вроде бы, легче: он не рискует жизнью, а вот изменением сознания – пожалуй.
Теперь о гибели… Похоже, что для Дмитрия Плесецкого как раз вопросы жизни и смерти, религии и веры, вечности души и возможности её воплощения в разных телах и в иных мирах – центральные. Любителям традиционной приключенческой, сюжетной, так сказать, фантастики сразу скажу, что «Аингм» не для них. Это произведение скорее философское, нежели литературное. Впрочем, не буду обижать автора, пусть будет философски-литературное. И даже литературно-философское, учитывая широкий круг литературных ассоциаций, на которые автор опирается и, как мне кажется, делает это совершенно сознательно, а не от неумения придумать нечто своё.
Пещера в Барселоне, где Роно неожиданно видит призрачный замок, являющийся местом перехода в иной мир, напоминает пещеру капитана Немо. Парад Тёмных сил в храме Эглисса в Куандероне (ещё одна точка перехода) ассоциируется с балом в романе Михаила Булгакова. Ледяные иголки, тающие в сердце Александра – это вообще всем нам с детства знакомая сказка про Кая и Герду. Имя Моуди, исследователя посмертных состояний человека, говорит само за себя. Такие экскурсы вполне понятны. Автору нужно, чтобы читатель сам узнавал некоторые моменты и, соответственно, уверовал в их реальность. Хороший приём – завораживающе действует.
Кстати, завораживающе действует (здесь говорю только о себе, поскольку о вкусах не спорят – кого-то наоборот, возможно, оттолкнёт) сам язык романа. Эта словесная вязь, несколько велеречивая и чрезмерно красочная, затягивает. Для примера приведу всего две фразы:
"Шапки, шары, люди и окружающее их пространство меняло цвета, перетекая из жёлтого в зелёный, из зелёного в синий, а затем в оранжево-красный, меняя оттенки и превращая улицы города в некое удивительное представление из мира сказки. Надо было видеть, с каким восторгом этот светлый смеющийся мальчуган творил картины параллельных миров, и ему, новоиспечённому художнику, удавалось оживить реальность мира взрослых людей, раскрасить его в сочные цвета и привнести в неё немного детской наивности и чистоты".
Таково описание предновогодней праздничной улицы в русском городе времён социализма, отчасти с точки зрения трёхлетнего мальчика, сидящего на плечах отца, отчасти с точки зрения автора, который любой мир описывает подобным образом, взахлёб, но… Самое странное, что при массе ярко раскрашенных деталей, мы видим вовсе не реальный мир, а мир, преломлённый в сознании автора (или героя?). Во всяком случае, тот, кто описывает, мира на самом деле не видит, а пребывает в сфере своих представлений о нём. Мира реального нет. Да и с реальностью героев дело обстоит таким же образом. При желании можно «спараллелить» всех. Вполне вероятно, что и Александр, и Роно, и Аригон из далёкого мира, освещённого звездой по имени Аингм, и некий Тёмный воин, не очень удачно инспирированный с Куандерона, – одна сущность. А тогда мы просто-напросто, читая роман, бьёмся в пределах сферы одного сознания…Авторского, вероятно, а может быть, и своего собственного.
Делая такой вывод, никаких америк я не открываю. В конце концов, перед нами, читателями, – роман «Аингм», чёрная книга с золотыми буквами на обложке. И во что она ввергает нас – одному Богу известно.
Ну вот, добрались и до Бога. Он гораздо менее отчётлив, чем Сатакунах – властитель Тёмных сил. (Тоже не новость, подобное мы уже видели и у Гёте, и у Булгакова.) Но зато обращение к нему спасительно. Александр остаётся в живых благодаря молитве старого дворника, случайно услышавшего крики роженицы, несущиеся из окна госпиталя. Бравирующий своим поверхностным безбожием юный Роно спасается только потому, что в гибельный момент произносит: «Господи, помоги!»
В целом концепция устройства мира в романе дана довольно отчётливо. Есть силы Тёмные и Светлые. Куандерон – место скопления Тёмных воинов, Айдана – Светлых. Между ними должно быть равновесие. Но равновесие это нарушается. «Тёмные» активно инспирируют своих агентов на разные планеты, в частности, на Землю. Существа, которые при этом появляются – в том числе дети индиго – живут логикой, разумом, они недуховны. Силы Света, соответственно, стремятся повлиять на другие миры, расширяя область духа. Россия в этой системе, как ей и положено, занимает особое место. Это наиболее хаотическая область: «умом Россию не понять». Именно поэтому есть вероятность, что именно в ней люди могут жить духовно. Вот только что-то не получается – слишком сильны Тёмные. И, тем не менее, «в Россию можно только верить». Или так: «верить можно только в Россию».
Всё было бы просто, если бы переход из мира в мир совершался без потерь. Но с инспирируемыми агентами всё время что-то случается, они теряют связь с пославшим их центром, искажаются сами – и Бог весть кем оказываются в результате.
В ходе романа так до конца и не ясно, с чьей стороны изначально прилетел на Землю Александр. То ли он искалеченный Светлый, то ли исправившийся в ходе своих мытарств Тёмный. В любом случае, ему «досталось по полной», и мы видим его в хельсинкском ресторанчике изрядно потрёпанным, но живым – живым, ибо любящим и любимым. Похоже, как раз этому и надо было научиться – любви. Только она спасительна. И помогла ему выстоять «хрупкая и жизнерадостная женщина» Елизавета, благодаря которой он всё же благополучно завершил «последний в Магмане (то есть на Земле – М.А.), двенадцатый круг духовного совершенства, начавшегося для него ещё в 12-м веке».
Любовь и Вера спасают. А потому жива и Надежда на то, что мир выстоит, что его конструкция, созданная Великим Зодчим – Богом выдержит любые нагрузки. Но это произойдёт только в том случае, если мы не окончательно разучимся верить и любить.
В этом отношении роман Дмитрия Плесецкого явно стремится быть не просто книгой для чтения, а неким руководством к действию. Учебником для начинающих путь совершенствования. Честно говоря, не слишком люблю книги, в которых такое намерение проступает чересчур отчётливо. Как-то нескромно претендовать на истину… От Лукавого такие стремление. Но в целом идеи автора мне вполне симпатичны. Впрочем, подобных книг много. С четверть века назад я ими увлекалась не на шутку, потом отошло.
Если всё же посмотреть на «Аингм» как на предназначенный для чтения роман, а не как на учебник жизни для воинов Света, то здесь больше недостатков, чем достоинств. Тот же язык может показаться чересчур несовременным и исполненным приторных красивостей. Герои романа, как я уже сказала, живут в какой-то странной среде: много деталей, за которыми теряется целое. Определённой фабулы нет, есть некие отрывки, мозаика, никак не складывающаяся в полную сферу, а скорее представляющая собой зеркальный шар, который очень долго катали и валяли, так что осколочков зеркала (то есть фрагментов-эпизодов) на нём почти не осталось.
Герои эфемерны, не обладают собственными, узнаваемыми и характерными для них чертами. Это просто маски, сменяемые автором. Что касается их личных качеств и биографий, то по мере необходимости Дмитрий Плесецкий вдруг берёт на себя роль секретаря профсоюза, пишущего краткие характеристики-биографии членов своей организации для заграничной поездки. Живых людей нет. Есть досье. Интересно, что наиболее, на мой взгляд, убедительный образ – это эпизодический герой, старый дворник Матвей Петрович Заречный. Во всяком случае, его появление в романе начинается с собственных рассуждений о жизни. Эти странички полны и житейской хитрецы, и стариковской незлобной иронии – стиль повествования меняется, появляется намёк на образ. Но – увы – ненадолго, ибо миссия этого человека – помолиться за сохранение жизни неизвестного ему младенца, а затем спокойно отойти в мир иной.
Но мы имеем дело не с романом, а с довольно смелой попыткой дать миру новую Библию. Недаром, ещё раз повторю, перед нами чёрная книга, на обложке которой только название, набранное золотыми буквами, а имени автора нет. О нём мы узнаем, но только открыв титульный лист. Любопытный приём, не правда ли? Библейские ассоциации встречаются и в тексте. Хотя бы всё тот же Матвей Заречный – чем не Симон, которому жить предстояло до Сретения, до того, как он узрел младенца Христа. У Александра – трудный крестный путь, о котором идёт речь при встрече героя с Елизаветой. О появлении Сатаны на страницах «Аингма» я уже сказала. Игра искажения имён – Сатакунах, Сатаган – очень прозрачна и никого не введёт в заблуждение.
Вопрос – зачем? Библия существует и вряд ли нуждается в превращении её в некий ремейк. Интеллектуальная игра автора с читателем, доставляющая взаимное удовольствие? Да, пожалуй. И игра довольно удачная. Но даже исходя из концепции самого произведения, в предисловии которого говорится (не иначе, как вслед за Гессе) о большой Божественной Игре, Игра началась после того, как Творец растворился в своём творении, во Вселенной. Скрылся, ушёл в нас с вами. А на роль интеллектуала-режиссёра больших игр в романе больше всего похож… Сатакунах. Вот и гадай после этого, куда тебя затянула черная книга с золотыми буквами…
